Александр Сергеевич пришел в себя от пронзительного, металлического скрежета. Еще секунду назад он спорил с Дантесом у Чёрной речки, чувствовал холодный ветер и запах пороха, а теперь лежал на ледяном, испещренном странными узорами полу, от которого веяло смертью.
Он поднялся, отряхивая с камзола не пыль, а какую-то липкую, похожую на слизь субстанцию. Вокруг высились стены, напоминающие то ли улей, то ли внутренности гигантского механического зверя. Воздух был тяжелым, пах озоном, железом и чем-то невыразимо чужим.
«Сие уже переходит все границы дозволенного, – подумал поэт, ощупывая эфес шпаги. – Сильвио, черт возьми, мог бы и предупредить, что пистолетная дуэль обернется путешествием в преисподнюю столь странного вида».
Вдруг из-за угла послышались быстрые шаги и приглушенные голоса. Пушкин прижался к стене, готовый к бою. Из мрака вышли двое: молодой человек в потрепанной кожанке, с гитарой за спиной и карабином в руках, и хрупкая девушка с испуганными, но решительными глазами.
– Ты кто? – отрывисто спросил молодой человек, наводя на Пушкина ствол. Его русский был странным, с акцентом, но понятным.
– Пушкин, – отчеканил Александр Сергеевич, по привычке представившись так, будто это должно было всё объяснить.
– Новый пополненец? Откуда в таком дурацком камзоле? Ладно, неважно. Я Виктор. Это Юля. Беги с нами, если хочешь жить.
Они понеслись по извилистым коридорам, и по пути Виктор на бегу коротко объяснил суть происходящего. Планета LVL-426. Чужие. Кислотная кровь. Яйца. И единственная цель – выжить и по возможности уничтожить эту нечисть.
Для Пушкина, чья жизнь была полна интриг, дуэлей и мистических происшествий, эта реальность оказалась слишком материалистично-ужасной. Но дух его не был сломлен. Он видел, как Виктор, которого все здесь звали просто Цой, не только метко стрелял в покрытых хитином тварей, но и в перерывах между атаками, у костра из каких-то обломков, брал в руки гитару и пел.
И песни эти были странными, ритмичными, как стук сердца под обстрелом. В них были строки о переменах, о траве у дома, о звезде по имени Солнце. И эти простые, но полные тоски по иному миру слова, действовали на уцелевших сильнее, чем пламенные речи.
Однажды, когда они укрывались в огромном ангаре, окруженные шипящей тьмой, Цой, перезаряжая карабин, мрачно сказал:
– Нас осталось мало. Они чуют страх. Надо держаться.
Пушкин, глядя на прыгающие от огня тени, на которых мелькали отблески длинных, скользких голов, вдруг произнес:
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Цой посмотрел на него с удивлением, затем кивнул:
– Да… точно. Как ждет любовник молодой. Это сильно.
В ту ночь Пушкин, вооружившись не шпагой, а плазменным резаком, который ему с трудом удалось освоить, и Цой с гитарой за спиной, возглавили отчаянную вылазку к главному энергореактору станции. План был безумен: Цой должен был сыграть на силовых конденсаторах, создавая резонансный разряд, пока Пушкин и другие отвлекали орду.
Бой был адским. Кислота разъедала металл, тени скользили по стенам. Пушкин, сжигая одно чудовище за другим, читал нараспев, заглушая шипение и вой:
Погибнешь, порождение чужих миров!
Исчезнешь, адской саранчи орда!
И в этот момент из центра комплекса донесся мощный, искаженный усилителями аккорд, а затем голос Цоя:
«Идет время больших перемен!»
Свет погас, а затем вспыхнул с ослепительной силой. По всем коридорам пронеслась энергетическая волна, испепеляя всё живое, что не было защищено экранами центрального пульта.
Когда все стихло, они нашли Цоя у генератора. Он был жив, но его гитара дымилась.
– Сыграли, – хрипло сказал он, улыбаясь.
Через несколько дней, когда подошло спасательное судно, Пушкин стоял у шлюза и смотрел на уходящую в темноту планету.
– Выбирайся с нами, Александр, – сказал Цой. – Там свои дуэли еще найдутся.
Но Пушкин покачал головой. Он чувствовал, как его время здесь истекло. Та же неведомая сила, что принесла его сюда, звала обратно, к Чёрной речке, к своему свинцу и своей судьбе.
– Нет, мой друг. Мне надо вернуться. К своему Дантесу. К своему февралю. Спасибо за песни. Мы еще споем.
Он шагнул в ослепительный свет грузового луча, и когда зрение вернулось, он снова чувствовал снег под щекой и слышал голок секунданта: «Сходитесь!»
Поднимаясь, Александр Сергеевич Пушкин улыбнулся. Теперь он знал, что где-то там, в далеком будущем, среди звезд и кислотных гроз, есть планета, где его строки звучат как заговор, а рок-н-ролл убивает чужих. И это придавало его последнему выстрелу странное, горькое спокойствие.